— Хью, ты сумасшедший! Мужчинам неприлично проявлять столько счастья по этому поводу! — фыркнула леди Полли, жена его.

— Вот как? А что считается приличным и позволительным для мужчины?

— Мужчинам прилично проявлять чуточку счастья, чуточку озабоченности, чуточку благодарности и самую капельку вины, пополам с морем самодовольства, — просветила неуча леди Полли.

— А… ну так это оно и есть! — успокоенно кивнул сэр Хьюго. — Типичное самодовольство. А все остальное ты сама придумала, леди, жена моя.

— Не ври. Просто ты самый-пресамый! Самый хороший… Таких просто не бывает! — тающим голосом шепнула Полли.

— Не забывайся, женщина! Просто я — будущий отец, не более того!

— Ну что ты, сэр Хьюго, твоя женщина просто не может забыться, ей не позволят твои любящие глаза.

— Вот как?

— Да. И не забывай озабоченно хмуриться. Мужчины всегда хмурятся, когда им сообщают такие новости. Им кажется, что они несут за все это какую-то особую ответственность и должны все-все контролировать.

— Что именно тут можно контролировать?

— Мне самой всегда было интересно узнать это.

— Да. Тут тебе крепко не повезло с мужем.

— Мне не повезло с мужем? Болван! Сейчас как тресну!

— Избивать шута и доктора самого милорда герцога…

— Имей в виду — мне это сойдет с рук! Я — беременна, мне теперь все можно!

И Полли показала ему язык.

— Какой кошмар! Неужели действительно все?! — трагически простонал сэр Хьюго.

— Ну конечно! Можешь даже не сомневаться, — ответила любимая женщина. — И… да, кстати, не выходи пока из комнаты.

— Не выходить из комнаты? Почему?

— Ты сейчас так похож на милорда герцога, что я боюсь, как бы вас не перепутали.

— Я?! Похож на милорда? Полли, ты о чем? Как меня можно перепутать с герцогом?!

— А очень просто. Только у него на лице было точно такое же выражение абсолютно дебильного счастья и ни следа озабоченности, как у прочих жеребцов!

— Вот как? Тогда я и правда, пожалуй, посижу немного. Не хватало еще, чтоб меня и в самом деле за милорда приняли. А ты посидишь со мной?

— Я полежу с тобой. Рядом. И не только.

— Полли, ты уверена? Все равно сделать сразу же еще и второго нам не удастся. Давай лучше по порядку. Сначала ты родишь этого…

— Ну если марлецийский доктор не сможет придумать, как нам получить немного удовольствия прямо сейчас, то я не знаю, чему он там и вовсе обучался в своей Марлеции…

Почему я совсем не боюсь за свою любимую женщину? Откуда эта сумасшедшая уверенность, что все будет хорошо, что ничего не случится? Ведь я так и не разгадал загадку. Я не ближе к ответу, чем был в самом начале. Я только знаю, что секрет действительно в "проклятии эльфов". Вот только само это понятие искажено. Проклятие вовсе не в том, что эльфы бросили в гномов некое зловредное эльфийское заклятие, делающее роды такими тяжелыми, если и не вовсе смертельными для женщины. Так до сих пор считают большинство гномов, но это глупая ложь и дикость. Проклятие в том, что эльфы перестали нам поставлять некое снадобье, эти самые роды облегчающее. Нехорошо, конечно. Ну так на то и война. Поставлять противнику снадобье, позволяющее с легкостью рожать новых воинов?

С врагами не торгуют. Даже сумасшедшие не торгуют с врагами. Врагов убивают.

Проклятием для народа гномов был не тогдашний король эльфов, принявший такое жестокое решение, а собственный Владыка, развязавший никому не нужную войну, так дорого обошедшуюся его народу.

Вот только имеет ли это все отношение к Полли? Она-то ведь — человек. Или это из-за меня с ней может что-то случиться? Конечно, найди я рецепт этого снадобья, ей было бы легче. Он ведь на всех действует, я уверен. Эльфы его не для гномов, для себя делали. Так что и Полли помогло бы. Если бы я нашел… но я не смог.

И все же я за нее совсем не боюсь. Это так странно. Людям ведь тоже случается рожать тяжело и страшно, но с Полли этого не случится, я знаю. Я буду рядом и помогу, но я точно знаю, что все будет хорошо. Не как врач, не как муж, как что-то большее, чем я могу себе представить… чем могу объяснить.

У нас ведь и вообще не должно быть детей. Еще недавно гномы и вовсе не верили, что от союза с людьми могут быть дети. Потом прошли слухи о Фицджеральдах. Самые твердолобые цверги до сих пор в них не верят, хотя теперь это уже установленный факт. Но все-таки это большая редкость. Страшная редкость. Так почему должно повезти именно мне? Я не надеялся. Это было бы все равно что на чудо рассчитывать. Я не смел. Не верил, что для меня это возможно. Вот мне, неверующему, чудо и выпало. С размаху и по лбу. Быть может, потому я и не боюсь. Те прежние чудеса были злыми. Когда б не Джеральд Олбарийский, они бы и вовсе плохо кончились. Король и так не всюду поспел. Сделал, что смог, а большего и король не может.

А это, наше с Полли чудо, оно доброе. И я никого не брал силой, скорей уж это меня скрутили по рукам и по ногам. Но разве я был против? Разве я не замер в восхищении, когда самая потрясающая девушка впервые поцеловала меня? Разве не об этом я мечтал, когда учил ее читать? Такое замечательное чудо просто не может окончиться плохо. Иначе над головами людей по ночам висело бы не потрясающее звездное небо, а какая-нибудь грустная мерзость, и глаза моей жены не сияли бы как ласковые и мудрые ночные звезды… впрочем, тогда это не были бы глаза моей жены.

Так что ничего с нами не случится. Просто у нас будет ребенок. Сын. Или дочь. Мужчины людей мечтают о сыне. Гномы — о дочери. Будущей невесте. А я — просто счастлив. И я твердо знаю одно: наш с Полли ребенок имеет право быть кем он захочет — хоть сыном, хоть дочерью. Пусть это будет его или ее решение. Достаточно того, что мы без нее, без него решили, что ей, ему надлежит быть на этом свете, да еще и удовольствие с этого получили. Будет с нас. Дальнейшие решения нам принадлежать не смеют. Нам остается радость, и господь всемогущий видит — этого достаточно.

Крик был громкий. Даже очень. То ли чужие дети тише орут, то ли на них меньше обращаешь внимания. А вот когда на белый свет появляется свой…

— Вот видишь, а ты боялся, — слабо улыбнулась измученная Полли.

— Это не я боялся, — страшным хриплым шепотом отозвался Хью. — Я не смел бояться. Это во мне боялось то, что гораздо старше меня.

Если бы Полли могла в этот миг внимательно посмотреть в глаза мужа, она увидела бы в них седой древний ужас мужчины-воина, в гости к которому заглянул неназываемый страх — страх, который нельзя поразить мечом, и что с ним тогда делать, с этим страхом? Однако Полли было не до того. У счастливо разрешившейся от бремени женщины обычно хватает других более насущных дел.

— Он совсем недолго плакал, — тихо сказал ее муж.

— Конечно. Он сразу понял, что кушать гораздо важнее, — улыбаясь, ответила она.